casino siteleri
quixproc.com deneme bonusu veren siteler
porno
betticket
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
royalbeto.com betwildw.com aalobet.com trendbet giriş megaparibet.com
en iyi casino siteleri
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler casino siteleri
casibom
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
beylikduzu escort
Z-Library single login
deneme bonusu veren siteler deneme bonusu veren siteler

Лауреат 2011 года
Чуковская Елена Цезаревна

за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории

 


 Татьяна Шабаева. Одолеем Бармалея

 Татьяна Шабаева

Одолеем Бармалея

Елена Чуковская вчера стала лауреатом премии Александра Солженицына
(Российская газ. 2011. 2 марта. № 5419;
http://www.rg.ru/2011/03/01/chukovskaia-poln.html)

 

Лауреатом литературной премии Александра Солженицына 2011 года стала писатель и общественный деятель Елена Цезаревна Чуковская «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории». Церемония вручения Премии состоится 28 апреля 2011 в Москве, в Доме Русского Зарубежья (Нижняя Радищевская, 2).

 


Елена Цезаревна Чуковская на презентации книги для школы
«Архипелаг ГУЛАГ» в «Российской газете». Октябрь 2010 года.
Фото: Виктор Васенин

 

В этом году Елена Цезаревна отмечает юбилей. В семье ее звали просто — Люшей. Вот что писал об их совместной работе в своем дневнике ее дед Корней Чуковский: «С Люшей необыкновенно приятно работать, она так организована, так четко отделяет плохое от хорошего, так литературна, что, если бы я не был болен, я видел бы в работе с ней одно удовольствие». А вот что писала поэту Давиду Самойлову ее мать, писательница Лидия Чуковская: «Вы не знаете, что такое Люша. “Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет!” И это еще не характеристика».

Воспитанная в культурнейшей се­мье, Елена Цезаревна и сегодня воплощает в себе все лучшие черты русского интеллигента. Это единение отваги и подвижничества. Она всегда служила литературе и общественной мысли так, как этого требовало время и ее совесть. Когда было нужно, она под ежедневной угрозой ареста помогала Солженицыну готовить его «Архипелаг ГУЛАГ», была «сердцем» этой подпольной работы. Но когда потребовалось, она скрупулезно работала с огромным архивом своей семьи и подготовила к изданию уникальнейшее явление русской культуры ХХ века — рукописный альманах «Чукоккала», а затем 15‑томное собрание сочинений своего деда, а также произведения своей матери. Самое интересное, что и первая миссия (помощь Солженицыну), и вторая (издание наследия Чуковских) осуществлялись вдали от публики, как бы незримо, без претензии на публичное признание. И это тоже черта русского интеллигента.

Премия Александра Солженицына — по сути, первая громкая награда этому выдающемуся человеку за многолетнюю и такую плодотворную, но внешне незаметную деятельность…

Наш корреспондент встретился и побеседовал с лауреатом.

 

Неистребимая «Чукоккала»

Российская газета: Вы химик по образованию и работали химиком. Как вы все же занялись литературной деятельностью? Это был осознанный выбор?

Елена Чуковская: Выбор был, во многом, случайным. Я окончила школу в 1949‑м году. Это было ужасное время. Корней Иванович был отовсюду изгнан, Лидия Корнеевна тем более, и мне казалось, что заниматься гуманитарными науками у нас — убийственно, а нужно заниматься чем-то практически полезным. Вот я и пошла на химический факультет МГУ, окончила его и работала в Институте элементоорганических соединений, защитила диссертацию. Но в 65-м году Корней Иванович подарил мне «Чукоккалу» — рукописный альманах, которым он очень дорожил, это была огромная ценность. И в это время к нему обратилось издательство «Искусство», начали готовить альманах к печати. К.И. меня привлек к этим занятиям: искать комментарии, наводить справки в библиотеке. Так я начала заниматься «Чукоккалой»; другими делами Корнея Ивановича при его жизни я не занималась. Примерно в то же время я познакомилась с Александром Исаевичем Солженицыным, который после конфискации архива в сентябре 1965 года жил у нас на даче, а потом и у нас в квартире. Он меня постепенно приобщил к своим делам. Многие дела его были в Москве, а он жил в Рязани и приезжал ненадолго. Он получал много писем, к нему приезжали граждане из других городов, надо было печатать и распространять самиздатские рукописи, и вся эта круговерть на какое-то время стала моим занятием.

В 69-м году умер Корней Иванович. Я, совершенно неожиданно для себя, оказалась наследницей его авторского права и его архива. Буквально в те же дни Солженицына исключили из Союза писателей, в большую немилость попала Лидия Корнеевна из-за книг, напечатанных за границей и открытого письма Шолохову. Кроме того, она тогда уже очень плохо видела, с трудом могла ходить в библиотеку, а между тем, занималась своими «Записками об Ахматовой», которые тоже требовали большого количества справок. У Лидии Корнеевны была преданная помощница, Жозефина Оскаровна Хавкина. Она ей читала, разбирала ее бумаги, поэтому я какое-то время только наводила библиотечные справки.

У Корнея Ивановича лежали ненапечатанные дневники. Кроме дневников и писем, из основных вещей всё, кроме «Чукоккалы» было напечатано, а «Чукоккалу» тогда было напечатать невозможно.

РГ: Но он ведь готовил ее к изданию, вынужден был изъять большие куски?

Чуковская: Да, там было много интересных случаев. Он, например, написал статью о Гумилеве. Тогда работали так: делали фотографии страниц, так называемые «контрольки», и передавали их в издательство, чтобы художник мог сделать макет. Заведующая художественной редакцией, Инна Георгиевна Румянцева, рассказала мне потом, что эти контрольки с почерком Гумилева были просто украдены из издательства, и, к нашему удивлению, мы их потом читали в трехтомнике Гумилева, который вышел за границей. А статью Корнея Ивановича о Гумилеве из первого издания альманаха изъяли.

РГ: «Чукоккала» создавалась с 1914 по 1969 год, это огромный объем уникального материала, и публиковалась она несколько раз, в разных версиях. То, что вышло в 2006 году в «Русском пути», вам нравится?

Чуковская: Да, очень. На презентации альманаха в «Русском пути» мы выставили 11 стендов материалов, которые были изъяты цензурой из первого издания альманаха (1979 года). И было даже непонятно, что же тогда, в первом издании, опубликовали, потому что изъяты были записи Набокова, Гумилева, Горького, Блока, Гиппиус и других менее известных авторов, с очень выразительными текстами. На презентации вся комната была заклеена этими изъятыми страницами альманаха — а ведь книга и в 79‑м году, со всеми купюрами, вызвала очень большой интерес.

В 1990-е годы бывшие сотрудники издательства «Искусство» планировали издать два тома: факсимильный и том комментариев. Но, в конце концов, издательство распалось. Тогда напечатали только один том комментариев с маленькими «марками» страниц альбома. Получился справочник вместо альманаха. Потом издательство «Монплезир» всё же издало том факсимиле — тиражом сто экземпляров. Я вам его покажу, потому что вы его больше нигде не увидите.

РГ: А Корней Иванович не боялся держать дома такой архивный материал, где отметились запретные Гумилев и Гиппиус?

Чуковская: Он сохранил и дневники, хотя там много страниц вырвано. Дело в том, что отношение к Корнею Ивановичу менялось со временем. В 57‑м году очень широко отпраздновали его семидесятипятилетний юбилей, и он стал как бы патриарх, потом в 62‑м году он получил Ленинскую премию, звание оксфордского профессора — и хотя к концу шестидесятых годов отношение к нему снова изменилось, но мы как-то все же не ждали того, что у него будут изымать «Чукоккалу». Хотя он ее никогда никому не давал, показывал только из своих рук. Он многократно с ней выступал, только полный объем материала был неизвестен. Он вообще любил выступать на публике — по радио, в детских садах, на елках в Колонном зале…

 

Отец и дочь

РГ: У Корнея Ивановича были споры с Лидией Корнеевной по поводу отношения к советскому строю и руководству? Они ведь были довольно разные люди, и разными были их дневники?

Чуковская: Нет, споров не было. У Корнея Ивановича действительно есть разные записи в дневнике, но их ведь хранили очень осторожно. Например, мамины дневники сохранились только с 38‑го года, а остальные были сожжены. Корней Иванович писал меньше, осторожнее, писал иногда с припиской «специально для показа властям». Для него была важна публикация книг, он ради этого шел на какие-то компромиссы. Он был совсем другой человек, чем Лидия Корнеевна. По дневнику видно, что сначала он с большим напряжением относился к происходящему, а потом постарался вписаться в это время. Он был человек не без актёрства, умел лавировать, наконец, у него было литературное имя. Если его бранили за сказки — он брался на Некрасова, если Некрасова нельзя было — занимался переводами. Лидия Корнеевна — нет. Она сдавала работу в редакцию, ей делали какое-то замечание — и она просто забирала работу. В шестидесятые годы вышла ее книга «В лаборатории редактора», книга о декабристах в Сибири, потом она занималась Миклухо-Маклаем, то есть, работа у нее была. Но с середины шестидесятых годов ее начали задвигать, при жизни К.И. просто не печатали, а после его смерти исключили из Союза писателей и был полный запрет на упоминание ее имени в советской печати.

РГ: Потом попросили вернуться?

Чуковская: Она не хотела возвращаться в Союз. Как это ни смешно звучит, это дело, в основном, моих рук. Конец восьмидесятых был трудным временем, а членам Союза тогда выдавали пайки. Во-вторых, была очень нужна писчая бумага, а бумаги никакой не было. Членам Союза ее, опять-таки, выдавали. И я чуть не силком заставила ее взять этот билет, что было, конечно, напрасно. Даже я очень редко могу заставить себя пойти в Дом литераторов, а уж для нее это было совсем не нужно. Хотя в 94‑м году она получила Государственную премию за свои «Записки об Ахматовой». Но у нее тогда было уже совсем плохо со зрением, она фактически не выходила на улицу. Премию в Георгиевском зале для нее получала я.

РГ: С началом перестройки ей стало легче работать?

Чуковская: У Лидии Корнеевны очень трудная литературная судьба. Начиная с 74‑го года и до 87‑го, ее имя в советской печати практически не упоминалось. Ее книги сначала выходили за границей, в издательстве «Имка-пресс». Но когда они приходили сюда в виде самиздата, Лидия Корнеевна получала массу писем. В последние годы она работала над третьим томом «Записок об Анне Ахматовой», которые так и не закончила, а также над книгой «Прочерк» — о судьбе моего отчима, Матвея Петровича Бронштейна, который был расстрелян в феврале 1938‑го года. Эту книгу она закончила в 86‑м году и тут началась Перестройка. Значение названия «Прочерк» заключалось в том, что о судьбе Бронштейна после ареста мы ничего не знали, в справке о смерти стояли одни прочерки. А в 90‑м году мы познакомились с его делом. Прочерк кончился, всё стало известно: дата расстрела, обвинение. И когда мы вышли из этой приёмной, я сказала: хорошо, что расстреляли. Потому что судьба заключенных внушала ужас. Например, в деле видно, что он заполняет анкету своим почерком, потом идет допрос, и под протоколом допроса подпись совершенно неузнаваемая. Я уговорила маму попросить сделать экспертизу, чтобы доказать, что это почерк не его. Но экспертиза установила, что почерк его, просто человек в таком состоянии, что это уже не он.

После этого Лидия Корнеевна начала переписывать свой «Прочерк». Я покупала ей журналы «Вопросы истории», где публиковались материалы о Кронштадтском восстании. Она помнила это восстание, помнила, как пришли за детьми генерала Козловского, с которыми она вместе училась в классе. Она хотела начать свою книгу с этой истории. Писала главу «Трагедия ленинградского “Детиздата”». Это становилась другая книга, которая не была закончена. И три года назад я взяла на себя смелость выпустить «Прочерк» в том варианте, в котором он был первоначально завершен.

Вышла книга «Дом поэта», задуманная как возражение Н.Я. Мандельштам. У мамы оказалось много незаконченных вещей, но сейчас в издательстве «Время» выходит ее собрание сочинений. Вышло уже 4 книги: «Памяти детства», «Прочерк», «Процесс исключения» и «Из дневника. Воспоминания». В этом году должно выйти переиздание книги «В лаборатории редактора».

РГ: А какая часть ее работы для нее была важнее всего?

Чуковская: У нас с ней был разговор на этот счет. Дело в том, что мама писала стихи. Я ее в последние годы просила окончить «Записки об Ахматовой», которые так и не были завершены. И в очередной раз на мои уговоры она ответила: «А мне дороже всего те читатели, которые любят мои стихи». Надо признать, что таких читателей очень мало. Стихи её настолько трагические, что долгое время меня это отталкивало. Но постепенно я к ним привыкла и полюбила. Например, очень похожее на Лидию Корнеевну: «И присягала я не стадионам, Мне никаких медалей не должны». На сайте www.chukfamily.ru есть записи, где мама читает свои стихи.

 

Заповедь для детского писателя

РГ: А Корней Иванович кем видел себя в первую очередь? Детским писателем? Литературным критиком?

Чуковская: Корней Иванович по рейтингу детских авторов занимает сейчас первое место с большим отрывом. Его действительно издают очень много. Но именно детские книги. И отношение его к этому было сложным. Он говорил, что на его памятнике напишут: Автор «Мойдодыра». Ему это было смешно. Сам он считал себя критиком, литературоведом, вполне сложился ещё до революции, уже тогда был известный критик. Но, на самом деле, детские книги были большой частью его жизни. С тех пор, как он в 1911 году в книге «Матерям о детских журналах» обратился к родителям с просьбой присылать письма о том, что их заинтересует в их ребенке, он получал огромное количество писем и отвечал на них. Книга «От 2 до 5» — это книга по детской психологии, в ней сформулированы «Заповеди для детских поэтов». Он шел к детям с двух сторон: со стороны поэтической культуры, которой он владел, и со стороны детской психологии. Поэтому его сказки и живут так долго.

А разносторонность его литературных занятий вполне проявлена в недавно завершенном «Собрании сочинений» в 15 томах.

РГ: Евгения Гинзбург читала сказки детям ссыльных матерей, когда работала нянечкой в детском саду на Колыме, где не было никаких книг…

Чуковская: В переделкинском музее Чуковского есть потрясающий экспонат: женщина, которая была сослана в Воркуту, сделала для своего ребенка рукописную книжку сказок Чуковского, и еще с рисунками, которые она тоже все помнила. А книг тогда не хватало, даже в Москве.

РГ: Есть легенда, что «Тараканище» — сатира на Сталина…

Чуковская: Эта легенда была одно время очень популярна. Была такая газета, называлась она, по-моему, «Господин Народ». И там состряпали статью, подписанную якобы Ираклием Андрониковым, будто Корней Иванович сам ему говорил, что «Тараканище» — сатира на Сталина. Когда я водила посетителей по переделкинскому музею, меня нередко отводили в сторону и спрашивали: «Как же он выжил, если он такое о Сталине писал?».

А между тем, есть рукописи «Тараканища» 21‑го года, когда К.И. о Сталине просто даже слышать не мог. Другое дело, что черты диктатуры довольно однотипны.

РГ: Корней Иванович написал книги о Некрасове и о Блоке. Как ему удавалось любить двух таких разных поэтов?

Чуковская: Он относился к людям неодномерно. И только о двух людях — о Блоке и о Чехове — он никогда не сказал ни одного хотя бы даже сомневающегося слова. Эти писатели были ему особенно дороги. Его интересовала жизнь Некрасова, он очень любил его стихи. Он писал о двойственности Некрасова, «которая не есть двуличность» — он писал и о двойственности Горького. Корней Иванович сам был сложным человеком. Один из авторов, оставивших о нём воспоминания, написал, что у него был талант жизни. Это правда. Он был очень жизнерадостный, очень интересующийся людьми. Я бы сказала, что даже слишком. Он никогда не гулял один. Если он выходил на улицу, то возвращался уже с толпой народу. В последние годы к нему постоянно приезжали люди.

РГ: А это правда, что к нему испытывала антипатию Агния Барто?

Чуковская: К Барто враждебно относилась Лидия Корнеевна за то, что Барто выступала против Корнея Ивановича, например, когда был большой разнос сказки «Одолеем Бармалея», или в тридцатые, когда она подписала какое-то письмо. Лидия Корнеевна была в этом отношении человек очень памятливый, она не прощала таких вещей. А Корней Иванович — нет, он спокойно общался с Барто, она приезжала в гости в Переделкино, выступала на кострах.

РГ: Он ведь готовил и версию «Библии» для детей?

Чуковская: Насколько я понимаю, он хотел использовать свой авторитет, чтобы познакомить детей с некоторыми существенными библейскими сюжетами. Цель его была просветительская. Я даже не знаю, насколько он сам задумал «Вавилонскую башню» или же его просил «Детгиз». Но я знаю, что было с этой книгой потом. Её подготовил коллектив авторов, она должна была выйти. И тут почему-то «ревизионизмом» Чуковского страшно возмутились китайцы. Тираж был отпечатан, но уничтожен, за исключением нескольких экземпляров, которые рабочие вынесли из типографии. Когда началась Перестройка, по этим спасенным экземплярам книгу перепечатал журнал «Наука и религия». Правда, она уже отчасти устарела, потому что в первом издании запрещено было упоминать Иерусалим, а также слово «Бог», которое было заменено на Ягве.

Интересно ещё вот что. Одним из авторов книги был Михаил Агурский. Он уехал в Израиль, но приезжал в Москву на Конгресс соотечественников. И рассказал Валентину Берестову, что автором его сюжета был отец Александр Мень, который сделал пересказ, но не хотел выступать в светском издании. Берестов обещал об этом написать, но не успел, и, в результате, когда эта книга переиздаётся сегодня, она так и выходит с именем Михаила Агурского…

РГ: Вам нравится идея преподавания Закона Божьего в школе?

Чуковская: Я человек неверующий, поэтому мне эта идея не нравится. Я считаю, что здесь должна быть свобода выбора, по желанию родителей и ребенка. Это не должно быть обязанностью школьников.

 

Труд — наша молитва

РГ: Вы и сейчас работаете с архивами?

Чуковская: Нет, с архивами сейчас уже нет. После смерти Корнея Ивановича я сразу взяла полугодовой отпуск, чтобы разобрать это все и передать в архив. Архив Корнея Ивановича я начала передавать в Ленинскую библиотеку. Из-за величины архива эта передача тянулась много лет и завершилась только около года назад. Архив Лидии Корнеевны передан мною в Российскую Национальную библиотеку (Санкт-Петербург) и в РГАЛИ.

РГ: А где вы бываете сейчас, по какому поводу выходите из дома?

Чуковская: Вот вчера (26 февраля — РГ) был в киноклубе Сахаровского центра фильм о Борисе Пастернаке. Так как К.И. в 1958 году взял меня с собой, когда ходил поздравлять Пастернака с Нобелевской премией, и это было запечатлено на фотографиях, то и меня пригласили на съёмки. И вчера состоялась премьера. Надо сказать, что народу было очень много, люди стояли в проходах, было на удивление много молодёжи. Фильм мне показался неплохим. Потому что о времени надо напоминать.

РГ: Вы много работали с Александром Солженицыным. Лилианна Лунгина в «Подстрочнике» вспоминает его как чрезвычайно организованного человека, у которого время было расписано по минутам. В частности, как он приходил к Лунгиным слушать Галича и говорил, что у него есть на это ровно 22 минуты. Трудно было работать с таким человеком?

Чуковская: Александр Исаевич, конечно, был очень организованный человек, и я с огромным интересом слушала Лилианну Лунгину, но как раз то, что она говорила о Солженицыне, было приблизительно. Например, она говорила, что читала «Ивана Денисовича» в тетрадке. На самом деле, то, что читали («Один день Ивана Денисовича»), и то, что было в «Новом мире», — это была не тетрадка, а машинопись, он сам печатал на машинке, и машинка была очень памятная, он специально печатал без просветов, без полей, потому что так его рукописи занимали мало места. Кроме того, он был воспитанный человек и вряд ли мог прийти к малознакомым людям и сказать, что у него только 22 минуты.

РГ: Солженицын верил, что, получив выход к аудитории, время на ТВ, сможет как-то повлиять на людей?

Чуковская: Конечно, верил, он бы иначе этого не делал. Хотя в последние годы он был ужасно мрачен. Но он был и очень болен — может быть, поэтому мрачен. Главное, что он сделал, — это, конечно, написал «Архипелаг ГУЛАГ», память о том, как это было. Потому что настоящего суда над преступлениями коммунизма так и не было.

РГ: Насколько «Архипелаг» документальная книга?

Чуковская: Это очень достоверная книга, мне просто повезло видеть, как шла эта работа. Когда вышел «Один день Ивана Денисовича», Александр Исаевич стал получать огромную почту, и вся она была у него в полном порядке. Так он завязал связи с большим количеством людей, собрал множество рассказов о судьбах. И в последних изданиях привёл фамилии «свидетелей Архипелага». И архитектура этой книги такова, что она состоит не из разрозненных рассказов, а замечательно построена.

РГ: А работать с ним было трудно? С кем проще работать: с родными людьми или с теми, с кем вас не связывают родственные отношения?

Чуковская: Работать с Александром Исаевичем было нетрудно, это была потрясающая школа точности, внимательности, ответственности. Вообще, когда человек занят каким-то понятным делом, то с ним работать легко и интересно. Все очень разные люди, о которых мы говорили, сходились в одном: все они были людьми увлеченными. Все они были людьми труда. Лидия Корнеевна любила цитировать Герцена: «Труд — наша молитва».

 

Досье «РГ»

Елена Цезаревна Чуковская — дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе — родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. Детские годы прошли в семье деда, Корнея Ивановича Чуковского. Во время войны вместе с матерью была эвакуирована в Ташкент.

В 1948 году поступила на химический факультет МГУ. После окончания университета в 1954 году и до 1987 года работала в НИИ элементоорганических соединений. С 1962 года — кандидат химических наук.

В студенческие годы начала помогать К.И. Чуковскому в его работе над рукописным альманахом «Чукоккала».

С 1966 года и вплоть до высылки А.И. Солженицына из СССР помогала ему в его работе.

После смерти К.И. Чуковского в 1969 году вместе с матерью унаследовала права на его архив и литературные произведения; многие годы боролась за опубликование «Чукоккалы» — первое издание альманаха (со значительными купюрами) вышло только в 1979 году. В 1999 году «Чукоккала» была переиздана в полном объеме. История борьбы за альманах описана Е.Ц. Чуковской в очерке «Мемуар о Чукоккале». Благодаря усилиям Е.Ц. сохранен и действует дом-музей К.И. Чуковского в Переделкино.

После смерти матери в 1996 году Е.Ц. продолжила работу над изучением ее архива и опубликованием произведений.

Печатается с 1974 года. Наиболее известные публикации: «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» («Книжное обозрение», 1988, 5 августа); воспоминания о Б.Л. Пастернаке: «Нобелевская премия» («Вопросы литературы, 1990, № 2); сборник статей о Солженицыне «Слово пробивает себе дорогу» (1998; совместно с В. Глоцером).

Е.Ц. Чуковская является публикатором книг Л.К. и К.И. Чуковских. Она автор многочисленных комментариев и статей, посвященных их творчеству. Ее стараниями впервые увидели свет «Дневник» К.И. Чуковского, «Прочерк», «Дом Поэта» и 3‑й том «Записок об Анне Ахматовой» Л.К. Чуковской, Собрание сочинений К.И. Чуковского в 15 томах, переписки отца и дочери Чуковских, К.И. Чуковского с И.Е. Репиным, Л.К. Чуковской с Д.С. Самойловым.

Живет в Москве.

 


 Сергей Пятаков. Литературную премию Солженицына вручат 28 апреля Елене Чуковской

 

 Сергей Пятаков

Литературную премию Солженицына вручат 28 апреля Елене Чуковской

(РИА Новости. 01.03.2011;
http://www.rian.ru/culture/20110301/340787867.html)

 

 

Литературная премия Александра Солженицына, денежный эквивалент которой неизменно составляет 25 тысяч долларов, в этом году присуждена внучке Корнея Чуковского литературоведу Елене Чуковской, сообщили РИА Новости организаторы премии в Фонде Александра Солженицына.

«Премия решением жюри присуждена Чуковской “за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории”», — уточнила собеседница агентства.

Церемония вручения почетного диплома премии состоится 28 апреля в библиотеке-фонде «Русское зарубежье» имени А. Солженицына.

В жюри премии входят Павел Басинский, Людмила Сараскина, Виктор Москвин, Наталья Солженицына, Валентин Непомнящий, Никита Струве, Борис Любимов.

Елена Цезаревна Чуковская родилась в 1931 году. Начала печататься в 1974 году. Среди ее публикаций — «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» (1988), воспоминания о Борисе Пастернаке «Нобелевская премия» (1990) и сборник статей о Солженицыне «Слово пробивает себе дорогу» (совместно с В. Глоцером, 1998).

Многие годы Чуковская боролась за опубликование рукописного альманаха своего деда — «Чукоккалы». В результате его первое неполное издание вышло только в 1979 году. В 1999 году «Чукоккала» переиздана в полном объеме.

Также благодаря Елены Чуковской сохранен дом-музей Корнея Ивановича Чуковского в подмосковном Переделкино.

Сейчас Чуковская занимается публикацией книг Лидии и Корнея Чуковских. Ее авторству принадлежат комментарии и статьи об их творчестве.

 


 Семейное дело

 

Семейное дело

Елена Чуковская удостоена премии Александра Солженицына
Елена Чуковская — полноправная наследница
традиций духовно-интеллектуальной аристократии
(Коммерсантъ. 2011. 2 марта. № 36;
http://www.kommersant.ru/Doc/1593859)

 

Оргкомитет литературной премии Александра Солженицына вчера объявил имя лауреата 2011 года. Им стала Елена Чуковская «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории». О Елене Чуковской — писатель АНАТОЛИЙ НАЙМАН.

 

У человека два имени, признанных и подхваченных интеллигентной частью публики. Одно — как у всех, паспортное, с отчеством: Елена Цезаревна. Второе — бывшее домашнее: Люша. Александр Введенский воспел его в прелестной колыбельной: «Тише, люди. Тише. Тише. / Не шумите — Люша спит». В обоих случаях фамилию можно не называть — понятно, что Чуковская. Понятно также, что это внучка Корнея Чуковского и дочь Лидии Корнеевны. Меньше, хотя и достаточно, известно, что ее отец — поэт Цезарь Вольпе, а отчим — физик Матвей Бронштейн, один из легендарной плеяды.

С одной стороны, благородней не бывает: инфанта в семействе духовно-интел­лек­ту­альной аристократии. С другой — груз происхождения несколько обременительный. Она кончает школу с золотой медалью, университет, она химик, кандидат наук. Для такой семьи слишком обыкновенно. Да и семья, прибавим, слишком неблагополучная. Отчим был расстрелян на пике террора. Отец при невыясненных обстоятельствах — то ли в лагере, то ли на фронте — пропал в первые дни войны. Мать, начав в молодости ссылкой в Саратов, всю жизнь пробыла в списке неугодных советской власти, исключена из Союза писателей, поносима с трибун. Дед — при всей своей знаменитости, обожании, исходящем от миллионов детей и читающих им «Муху-Цокотуху» родителей, даче в Переделкино, при всем своем литературном и общественном весе — никогда не стал режиму своим, всегда оставался под подозрением.

В день присуждения в 1958‑м Нобелевской премии Пастернаку дед и внучка, дружившие и соседствовавшие с поэтом, отправились с букетом цветов поздравить его. Фотография их встречи была напечатана в иностранных газетах и журналах. Один из немногих — кажется, «Лайф» — попал в СССР уже в разгар великого скандала, свирепой ругани и нешуточных угроз, но виновник успел сказать Корнею Ивановичу, что «у Люши на снимке такие чудные ямочки на щеках». В середине 1960-х она сделалась одним из главных помощников Солженицына, жившим какое-то время в их доме, позднее вынужденным вести полулегальное существование. Дело было до крайности опасным, она подверглась нападению в собственном подъезде, попала в подстроенную автокатастрофу, долго лечилась.

Когда умерли в 1969‑м дед и в 1996‑м мать, весь корпус написанного ими, весь огромный ценнейший архив того и другой остался на ее руках. Привести их в порядок, откомментировать, подготовить к печати нельзя было передоверить никому — тем более что многие стороны и подробности тех или иных сюжетов, биографий, связей знала она одна. Занимаясь рукописями, машинописями, прежними публикациями с основательностью и скрупулезностью, свойственными ее натуре, переданными генетически, воспитанными, она сделалась не только лучшим специалистом в чуковиане, но и отменным филологом вообще.

Жанр похвалы не разработан в России. Она, как правило, начинается с верхнего до, использует превосходные степени, безоглядно разбрасывается словами «величие», «самоотверженность», «подвиг». Так что, когда можно, как в нашем сегодняшнем случае, оставить их непроизнесенными и воздать должное искренне, по делу, испытываешь особенную благодарность к хвалимому. Основания, на которых Елена Чуковская награждается премией, сформулированы безукоризненно точно. Жаль, что к ним не позволено прибавить «и за остроту и взвешенность суждений, усвоенных в кругу семьи».

 


 Гуля Балтаева. Премия Солженицына досталась Елене Чуковской

 

 Гуля Балтаева

Премия Солженицына досталась Елене Чуковской

 

 

В Москве вручили литературную премию Александра Солженицына. В своё время её учредил сам Александр Исаевич — на гонорары за издание знаменитой эпопеи «Архипелаг ГУЛАГ». Лауреатами премии в разные годы становились знаменитые писатели, учёные и деятели искусства. В этом году награда присуждена Елене Чуковской — внучке знаменитого Корнея Чуковского.

 

 

Елена Чуковская страшно волнуется. Премии, говорит, изумилась. Принимает поздравления и готовится к ответному слову после того, как члены жюри по традиции объясняют свой выбор.

«Верному помощнику и другу Люше», как называют Елену Цезаревну близкие, Александр Солженицын подписывал запрещенные рукописи, часто ею же напечатанные. Создатель «Архипелага ГУЛАГа» вошел в ее жизнь после того, как Корней Чуковский предложил преследуемому писателю поселиться на их даче.

Ее отчим был расстрелян, отец пропал в первые дни войны. Мать — правозащитница, отстоявшая вместе с единомышленниками Бродского, дед — то разрешаемый, то запрещаемый детский поэт и литературный исследователь.

34 года Елена Цезаревна занималась любимой химией, но после смерти Корнея Ивановича, а потом и Лидии Корнеевны, была увлечена в литературу, как в воронку, скажет Людмила Сараскина. И всю себя посвятила тому, чтобы вернуть России наследие Чуковских. Издала 15-томник с перепиской, дневниками деда, которого в 29-м году назвали устаревшим, Крупская призывала матерей не читать детям «этих ужасных стихов».

Она издала без купюр легендарный альбом «Чукоккала», где автографы и рисунки друзей, гостей, что побывали в Куоккале, на даче деда. Репин, Ходасевич, Гумилев, Набоков.

Слепок эпох, назвал «Чукоккалу» Павел Басинский. И привел пример — Блок: в этом удивительном альбоме — совсем не тот, которого учили в советской школе.

Основания, на которых Елена Чуковская награждается премией, сформулированы безукоризненно четко, говорит поэт Анатолий Найман.

Еще много не издано, в ответной речи говорит лауреат. Письма к Чуковскому от Брюсова, Гумилева, Солженицына, Зощенко. Собирается разместить в Интернете полное собрание сочинений деда. И пользуется случаем, чтобы защитить музеи, архивы.

 

 

Солженицынская премия славится своей безупречностью. В отношении выбора лауреатов, начиная с самого первого, академика Топорова. Нынешний лауреат, 14‑й по счету премии, порадовал абсолютно всех. И сегодняшняя церемония — лишнее подтверждение этого.

 

 

 


 Марина Тимашева. Елена Чуковская — лауреат премии Солженицына

 

 Марина Тимашева

Елена Чуковская — лауреат премии Солженицына

(Радио Свобода. 2011. 5 мая. 23:00;
http://www.svobodanews.ru/content/transcript/24093038.html)

 

 

Марина Тимашева: В Доме русского зарубежья на прошлой неделе в четырнадцатый раз вручали премию Александра Солженицына. Ее получила Елена Чуковская с формулировкой, состоящей из двух частей: «За подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских, за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории». С 1997 года существует эта премия, но сперва ею награждали только за художественную литературу, а с 2001 года добавили в Устав: что претендовать на награду могут также «труды по русской истории, философской и общественной мысли и значимые действующие культурные проекты». Вот Елена Цезаревна и есть такой «значимый проект». Говорит поэт Олег Чухонцев.

Олег Чухонцев: Начиная с первой премии Топорову, замечательное потом награждение было Зализняка и Бочарова, и Чуковская — такая филологическая линия в этой премии, безукоризненная. Кажется, праздник для всех, кто любит классику ХХ века. Вклад Елены Цезаревны — огромный. Я рад за нее, рад за себя — премия нашла героя.

Марина Тимашева: Героиня премии — Елена Цезаревна — внучка Корнея Ивановича Чуковского. Она же — человек, который очень помогал в работе Александру Исаевичу Солженицыну. Слово литературоведу Людмиле Сараскиной.

Людмила Сараскина: Российской словесности уникально повезло в случае Елены Цезаревны, которая явила собой уникальный пример: будучи внучкой и дочерью, взять на себя труд, который длится вот уже почти полвека, по сохранению и изданию наследия своего деда и матери. Будущему биографу Елены Цезаревны (а она, безусловно, заслуживает самой подробной биографии) было бы интересно проследить, как втягивалась она в литературные дела, как не только вовлекалась, но по-настоящему увлеклась литературным делом, в котором обнаружила талант организатора, аналитика и публициста. А еще — «исключительное трудолюбие, аккуратность, четкость, любовь иметь в делах порядок и каждое начинание доводить до конца». Эти качества особенно ценил Александр Исаевич Солженицын, когда с конца 1965 года Елена Цезаревна оказалась эпицентре и вихре его бурной деятельности. Так, помимо деда и матери, двух писателей, как в водоворот втянулась Елена Цезаревна и в дела Солженицына, и очень скоро стала, как он пишет, «начальником штаба в одном лице». Почти 10-летнее сотрудничество с Солженицыным это потрясающая история, которая ждет своего летописца, историографа, а, может, и романиста.

Марина Тимашева: Значит, сам Солженицын называл Елену Чуковскую «штабом в одном лице», а в КГБ ее называли иначе. Об этом говорил академик Николай Каверин.

Николай Каверин: Люша, Елена Цезаревна, сочла возможным мне, что ли, доверять, поэтому я смог в очень небольшом объеме помочь Люше в ее помощи Александру Исаевичу. Мы знакомы с 40-х годов, с Переделкино. Переделкино это дачный поселок, который был построен для советских писателей в рамках более мощного проекта — построения советской литературы, как идеологического оружия партии. Но поселок построить удалось, а литературу, как идеологическое оружие партии, не удалось. Получалось, что если какое-то произведение идеологически строго выдержанное, то оно бездарное, а если оно талантливое, то оно из идеологии выбивается даже независимо от взглядов и убеждений автора. Может, поэтому, а, может, по какой-то другой причине, у нас, писательских детей в Переделкино, не принято было лебезить, лицемерить, трусить, нельзя было ябедничать. Все знали, кто чего стоит, и все, конечно, знали, что Люша — это самая высшая проба. И она тоже нас знала. Казалось бы, время было довольно мрачное — разгром биологии , космополиты, постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» — тем не менее, у нас атмосфера была такая. Конечно, Переделкино было не однородным, дача Чуковских это вообще особое дело. Не случайно, что Александр Исаевич именно там жил и работал. Был такой слух (не знаю, правда ли), что среди офицеров Пятого главного управления КГБ, которым было поручено заниматься Солженицыным, ее называли «солженицынской контрразведкой». Тогда это был смертельный риск, они же не шутили, и если кого-то было приказано считать врагом, так его врагом и считали.

Марина Тимашева: На мой вопрос о роли Елены Чуковской в жизни Александра Исаевича отвечает Наталья Дмитриевна Солженицына.

Наталья Солженицына: Александр Исаевич признавался публично, в «Бодался теленок с дубом», кажется, он написал, что один единственный раз в жизни думал о самоубийстве — это было после того, как арестовали его архив и ему казалось, что все погибло. Примерно в это же время его пригласил к себе Корней Иванович Чуковский, он жил некоторое время в Переделкине. Люши не было, она где-то была на юге. Потом она вернулась, они познакомились, и она предложила ему свою помощь. Именно Люша, по его же признанию, способствовала тому, что он повернулся снова к жизни, к борьбе. Так что она сыграла в тот момент, самый страшный момент, ключевую роль. Потому что могут быть и другие люди, которые хорошо корректируют или быстро печатают, а вот дать человеку вытащить его из этого провала и дать ему какой-то духовный импульс — это дорогого стоит. И вот это — она.

Марина Тимашева: Интересно, как слова Натальи Дмитриевны монтируются с тем, о чем говорит Людмила Сараскина.

Людмила Сараскина: Качества личности, которые позволили Елене Цезаревне быть полезной литературе, это качества, прежде всего, нравственные. О нравственном стержне женщин Чуковских — матери и дочери — размышляет архангельский священник отец Иоанн Привалов. Я процитирую крошечный фрагмент его интервью.

«Может ли церковь быть в диалоге с людьми, которые несомненно духовные, высоконравственные и, в то же время, принципиально не относят себя к церкви? Они не враждебны церкви, но и не хотят быть в церкви. Почему? Тайна. Очень легко все списать на грехи церкви — вот они встретились с недостойной церковной реальностью. Но нет, у Лидии Корнеевны были очень достойные учителя, друзья, начиная с глубоко верующей бабушки. Почти весь круг ее общения была верующим: Анна Ахматова, Борис Пастернак, Тамара Габбе, Александр Солженицын, Алексей Пантелеев. Некоторые из них были церковными людьми, некоторые не церковными, но все так или иначе верили во Христа. Сама же она оставалась человеком неверующим. По складу и по всему она должна была быть верующим человеком, она — человек, верующий в правду, в Высшую правду. Мы иногда не чувствуем, что есть тайна веры и тайна неверия, не все можно объяснить, доказать, исправить. Но вот тут чувство неизъяснимой радости и благодарности богу, которые живут во мне после встречи с Еленой Цезаревной и Лидией Корнеевной, углубляют во мне веру в бога и человека, которую подарило чувство непреходящего счастья».

Это очень важное для нашей культуры свидетельство и поразительное признание священнослужителя, которого в его вере укрепляет человек неверующий.

Марина Тимашева: Вернемся к литературно-семейной истории Елены Чуковской. Корней Иванович завещал ей «поступить по совести с его наследством». Она поступила по совести и с наследством деда, и с наследством матери — Лидии Корнеевны. Людмила Сараскина продолжает.

Людмила Сараскина: После смерти Корнея Ивановича в 1969 году, Елена Цезаревна вместе с матерью унаследовала права на его архив и литературные произведения. После смерти матери в 1996 году это право распространилось и не ее архив. И на сегодняшний день огромный архив Корнея Ивановича Чуковского собран, систематизирован, описан и сдан в Российскую Государственную библиотеку на условиях доступности. Архив Лидии Корнеевны Чуковской передан в два архива — Российской Национальной библиотеки в Петербурге и Российский государственный архив литературы и искусства в Москве. Одно это обязывает говорить о деятельности Елены Цезаревны с огромным уважением. Однако, это лишь малая часть ее забот. Елена Цезаревна подготовила уникальные издания, кратко назову только некоторые из них, обозначу направление ее усилий как составителя, публикатора, комментатора. Это, прежде всего, «Дневник» Корнея Ивановича Чуковского, который он вел на протяжении 66 лет — с 1903 до последних дней своей жизни (последняя запись датируется 24 октября 1969 года — за четыре дня до кончины). Составление комментария, подготовка текста, предисловие — Елены Цезаревны Чуковской. Дневник выдержал четыре издания, сейчас на подходе пятое, которые вскоре выйдет в издательстве «Прозаик». Должна отметить качество подготовки этого издания с подробным и точным комментарием, выверенной текстологией. Но в этом “Дневнике” бесконечно радует чувство ответственности не только перед семьей — перед дедом и теми, о ком он писал — но и чувство ответственности перед историей, которое есть у составителя. Ведь как часто сталкиваешься с ситуацией, когда наследники цензурируют письма и дневники своих родных, выпрямляя их судьбы, гармонизируя их характеры, лакируя их образы. Елена Цезаревна не трогала записи своего деда 30-х годов, когда Корней Иванович попал под влияние эпохи. Благодаря этому, перед нами — живой, меняющийся человек, а не бронзовый памятник. Елена Цезаревна вместе с Кларой Лозовской и Зиновием Паперным собрала воспоминания о Корнее Ивановиче и сделала два издания. Многие годы Елена Цезаревна боролась за опубликование «Чукоккалы» — первое издание альманаха, со значительными купюрами, вышло только в 1979 году. В 1999 году «Чукоккала» была переиздана в полном объеме. Историю борьбы за альманах Елена Цезаревна описала в очерке «Мемуар о «Чукоккале». Недавно я увидела у Елены Цезаревны последнее издание «Чукоккалы». Это фантастическая книга с изумительным кожаным переплетом, фигурным корешком и инкрустацией на переплете. Тираж — сто экземпляров. Это абсолютно музейный экспонат — шедевр живописи, графики и книгоиздания. Елена Цезаревна подготовила образцовое эпистолярное издание. В 2003 году вышла переписка Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны Чуковских, где, на фоне колоссального культурного содержания, есть и такие, например, строки: «Девочка удивительная — никогда не орет. Ночью только просыпается, не через шесть часов, а через пять, и орет. А днем — тиха, как ангел». Это — 16 августа 1931 года, нашей героине 10 дней от роду. Через много десятилетий она издаст и эту переписку, одолеет собрание сочинений Корнея Ивановича в 15 томах, впереди у Елены Цезаревны — письма Корнею Ивановичу от писателей, его современников. Сегодня, согласно книгоиздательской статистике, Чуковский — самый издаваемый детский писатель России. Сказки, переводы, пересказы, мультфильмы, спектакли по сказкам Чуковского — это отдельная мощная отрасль отечественной культуры. В том, что книги деда, любимого детского писателя, выходят огромными тиражами с прекрасным оформлением, что от этой отрасли отсечены пираты и мародеры — тоже огромная заслуга усилий Елены Цезаревны Чуковской. Невозможно обойти молчанием и битву, в буквальном смысле слова, за музей деда в Переделкине. Елене Цезаревне пришлось пройти через судебные тяжбы, выдержать грубость и хамство чиновников. С большой нежностью рассказывает Елена Цезаревна о тех людях, кто сражался вместе с ней, кто сегодня в этом музее служит. Факт тот, что музей работает пять дней в неделю, два раза в год проходят фестивали, идет запись на экскурсии за год вперед. Автобусы со школьниками перед домом Корнея Ивановича — это типичный пейзаж поселка Переделкино. Когда в 1996 году не стало Лидии Корнеевны, перед Еленой Цезаревной встала задача привести в порядок и издать работы матери. За прошедшие 15 лет вышли трехтомные «Записки об Анне Ахматовой», сразу ставшие бестселлером, двухтомное собрание сочинений, полное собрание сочинений в издательстве «Время» (вышло уже 7 книг), и везде вступительные статьи, послесловие, подготовка текста, корректура — дело рук Елены Цезаревны. Но и этого мало. Елена Цезаревна собрала отзывы на парижское издание «Записок об Анне Ахматовой» в превосходной публикации в журнале «Знамя» 2005 года, и как замечательно было обнаружить среди корреспондентов Лидии Корнеевны Чуковской, которые писали ей о ее «Записках об Анне Ахматовой», таких людей как Оксман, Жирмунский, Некрасов, Липкин, Коржавин, Берберова, Исайя Берлин, Дмитрий Сергеевич Лихачев. С огромным удовольствием среди этих корреспондентов я обнаружила письмо 1976 года нашего коллеги Валентина Семеновича Непомнящего, который пишет Лидии Корнеевне: «И хотя вы, как автор и летописец, все время прячетесь, уходите на задний план, в тень, чтобы не мешать тем, о ком вы пишете, вы все же выходите тоже главным героем этой летописи, и чем больше вы скрываетесь и уходите в тень, тем больше вырастает ваш авторский и человеческий образ. Так бывает всегда. Кто считает себя последним, будет первым».

Марина Тимашева: Послушаем доктора филологии, сотрудника Института мировой литературы Евгению Иванову. Она вместе с Еленой Чуковской работала над 6-ю из 15-ти томов собрания сочинений Корнея Ивановича.

Евгения Иванова: Очень часто писатели, размышляя о судьбах собратьев по перу, улавливают в них, прежде всего, нечто, созвучное их собственным судьбам. Так и Чуковский, говоря о Маяковском, высказал то, что в гораздо большей степени применимо к нему самому: «Предков у него никаких. Он сам — предок, и если чем и силен, то потомками». Корней Иванович был сам себя сделавший человек во всех отношениях. Ведь даже имя он образовал сам, разложив фамилию матери на составляющие, став из Николая Корнейчукова — Корнеем Чуковским. И хотя поначалу это был псевдоним, очень скоро даже друзья, знавшие его по босоногому детству в Одессе, в письмах стали именовать его Корнеем Ивановичем, потому что литератор Корней Чуковский был для них новым человеком, рождение которого произошло на их глазах. После революции свой псевдоним Чуковский сделал паспортным именем и передал его детям, став, тем самым, родоначальником в самом буквальном смысле этого слова. У Корнея Ивановича была совершенно необычная судьба. Только представьте: он пережил три революции, четыре войны (и две из них мировые), и сквозь все исторические сломы оставался профессиональным литератором, то есть человеком, зарабатывающим на жизнь исключительно литературным трудом. Сколько раз за эти годы его детские стихи то запрещали, то разрешали. Когда на помощь приходили переводы, начиналась борьба с «низкопоклонством перед Западом» и приходилось зарабатывать копеечными комментариями к собраниям сочинений. Эти постоянные перепады сопровождали большую часть жизни Корнея Ивановича после октября 1917 года, благополучие пришло к нему только в 1962 году, когда он стал лауреатом Ленинской премии. Но, надо сказать, что, достигнув благополучия уже на склоне лет, он никогда не боялся с ним расстаться, смело выступая на защиту тех, кого считал неправедно гонимыми. Одним из них, как мы знаем, был и основатель этого дома, и этой премии. Что же помогало Корнею Ивановичу выстоять во всех испытаниях? В юности он был очень религиозен, в чем, несомненно, сказывалось влияние матери. Как мне кажется, утратив веру, он весь свой пыл перенес на литературу, которую любил именно религиозно, и которой служил с полным самозабвением. Даже в самые голодные годы, с трудом зарабатывая буквально на хлеб, в письмах к Лиде и Коле он писал не о том, как им лучше устроиться в жизни, он призывал их, прежде всего, верить в свой литературный талант и развивать его. То есть и детей он всеми доступными способами вовлекал в литературу.

Марина Тимашева: Сама Елена Чуковская подтверждает, что вовлекал.

Елена Чуковская: Хочу попробовать вспомнить, каким образом складывалось мое участие в изданиях литературного наследия Чуковских. У меня была другая профессия, но с самого детства меня дома привлекали для технической помощи в литературных делах. Я очень горжусь тем, что в 8 лет я нумеровала страницы школьной тетради, в которой Лидия Корнеевна писала свою «Софью Петровну». Эта тетрадка сохранилась. В 12 лет я перепечатывала с гордостью сказку «Бибигон», в которой была одним из персонажей. В 1965 году, довольно неожиданно для меня, Корней Иванович подарил мне свою «Чукоккалу», которой он очень дорожил, и привлек меня к подготовке «Чукоккалы» к печати.

Марина Тимашева: Евгения Иванова продолжает.

Евгения Иванова: Корней Иванович не противился тому, что она выбрала профессию химика, но, как мне кажется, завещая ей «Чукоккалу», он втайне надеялся, что долго она на двух стульях не просидит. Ведь именно семейное наследие заставило Елену Цезаревну оставить науку, которую она любила, и осваивать профессии корректора, редактора, текстолога, комментатора, даже верстальщика. Лидия Корнеевна также внесла свой вклад, завещая ей собрание своих сочинений и «Записки об Анне Ахматовой»'. Все это вместе и направило жизнь Елены Цезаревны по новому пути, и сегодня в графе «профессия» она смело может писать: историк русской литературы, обладающий издательскими навыками широкого профиля. Здесь только упомянуто о той огромной борьбе за сказки, которую вынуждена она вести изо дня в день. Печатать сказки Чуковского для издателей — беспроигрышная лотерея. Я сошлюсь на высказывание Александра Альперовича, директора издательства «Клевер».

«Самый продаваемый детский писатель 2010 года — Корней Иванович Чуковский. Это — факт. Никто даже не приблизился к этим продажам». С одной стороны, это хорошо — детей воспитывают на классике. С другой стороны, совершенно удивительно, что современным детям, погруженным в новые технологии, особенности окружающего мира объясняют на примере «Мойдодыра».

Так вот, мало кто представляет себе, что означает этот поток изданий для Елены Цезаревны, которой приходится следить буквально за каждой из этих книг. Это касается их текстов. Мне неоднократно приходилось наблюдать недоумение издателей, которых Елена Цезаревна ловит на пропусках в тексте — они искренне не понимают: что такого, если из набора выпало несколько строк или, даже, абзац, не переверстывать же книгу, это же денег стоит? Но у издания детских книг Чуковского есть еще одна составляющая — иллюстрации. Почти каждый начинающий издатель норовит проиллюстрировать книгу Чуковского либо сам, либо поручить это подруге, снохе, золовке, которая в детстве любила рисовать. И никто из них не хочет знать, что за каждой иллюстрацией стоит огромная совместная работа Корнея Ивановича с художниками, никто не подозревает, сколько сил и времени потратил он, обсуждая с лучшими художниками — Сутеевым, Конашевичем, Васнецовым, Реми, Анненковым — буквально каждый рисунок. Отстаивать права художников-иллюстраторов сегодня также приходится Елене Цезаревне. И эта роль — опять роль невидимки. О ней вряд ли даже подозревают наследники художников, заключая договоры с издательствами. Так вот, не только издание главных сочинений Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны лежит на плечах Елены Цезаревны, но ежедневный контроль за изданием этого мощного потока. Если Корней Иванович — самый издаваемый автор, то Елена Цезаревна — самый корректирующий корректор, самый выпускающий, самый ответственный и самый художественный его редактор. Как же это у нее получается? Мне приходилось изучать биографии целого ряда писателей Серебряного века, и во многих судьбах гения женщины выступают в роли помощниц, часто играют ключевую роль в судьбе. Это может быть жена, как у Льва Толстого, мать, как Александра Блока, сестра, как у Чехова, даже племянница, как у Константина Леонтьева. Но что же роднит их всех, что определяет их роль и значение? Мне кажется, я открыла некоторый закон, когда на одной из экскурсий наш гид, любовно глядя на портик с кариатидами, заметил: «Вы только посмотрите, кажется, что это просто женщина, а на самом деле — несущая конструкция»

Мне кажется, что главная особенность Елены Цезаревны заключается в том, что, включаясь в любое дело, она сразу становится в нем несущей конструкцией. И потому атланты так охотно и с такой готовностью поручают ей груз. И в кругу потомков, которыми и в самом деле так богат Корней Иванович, Елена Цезаревна и есть эта несущая конструкция, благодаря которой и сегодня наши дети изучают мир по «Мойдодыру», рассматривают книжки с иллюстрациями гениальных художников, слышат живой голос Ахматовой, видят ее неопороченный облик, узнают о людях Серебряного века и русских писателях из уст человека, для которого литература была и оставалась на протяжении всей жизни ее центром и смыслом.

Марина Тимашева: От себя самой и от лица слушателей я поздравляю Елену Цезаревну Чуковскую с высокой наградой.