casino siteleri
quixproc.com deneme bonusu veren siteler
porno
betticket
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
royalbeto.com betwildw.com aalobet.com trendbet giriş megaparibet.com
en iyi casino siteleri
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler casino siteleri
casibom
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
beylikduzu escort
Z-Library single login
deneme bonusu veren siteler deneme bonusu veren siteler

Автобиография

Написана по просьбе Нобелевского Комитета
Опубликована в Сборнике «Нобелевские лауреаты» за 1970 год:
"LES PRIX NOBEL EN 1970". Stockholm, 1971

 

Я родился в 1918 году, 11 декабря, в Кисловодске. Отец мой, сту­дент филологического отделения Московского университета, не окон­чил курса, так как пошёл добровольцем на войну 1914 г. От стал артилле­рий­ским офицером на германском фронте, провоевал всю войну, умер летом 1918 г., ещё за пол­года до моего рождения. Воспитывала меня мать, она была машинисткой и сте­нографисткой в г. Ростове-на-Дону, где и прошли всё моё детство и юность. Там я кончил в 1936 г. среднюю школу. Ещё с детства я испытывал никем не внушенное мне тяготение к писательству и писал много обычного юного вздо­ра, в 30-е годы делал попытки печатать­ся, но нигде не были мои рукописи при­няты. Я намеревался получить ли­тературное образование, но в Ростове не бы­ло такого, как я хотел, а уехать в Москву не позволяло одиночество и бо­лезнь моей матери, да и наши скромные средства. Поэтому я поступил на математическое отделе­ние Ростовского университета: к математике у меня были значительные способности, она мне легко давалась, но жизненного при­звания в ней не было. Однако она сыграла благодетельную роль в моей судь­бе, по край­ней мере дважды она спасла мне жизнь: вероятно, я не пережил бы вось­ми лет лагерей, если бы как математика меня не взяли на четыре года на так называемую «шарашку»; и в ссылке мне разрешили преподавать мате­ма­тику и физику, что облегчило жизнь и дало возможность заниматься пи­­сатель­ской работой. Если бы я получил литературное образование, вряд ли я уцелел бы в своих испытаниях: я подвергался бы большим ограниче­ниям. Правда, поз­же я начинал и его: с 1939 и до 1941 года параллельно физмату учился также на заочном отделении Московского института Исто­рии-Философии-Литературы.

В 1941 г. за несколько дней до начала войны я окончил физмат Рос­тов­ского университета. С начала её из-за ограничений по здоровью я по­пал ездо­вым обоза и в нём провёл зиму 1941-42 года, лишь потом, опять-таки благода­ря математике, был переведен в артиллерийское училище и кончил его сокра­щённый курс в ноябре 1942 г. С того момента я был на­значен командиром разведывательной артиллерийской батареи и в этой должности непрерывно провоевал, не уходя с передовой, до моего ареста в феврале 1945 г. Произо­шло это в Восточной Пруссии, странным обра­зом связанной с моей судьбой: ещё в 1937 году, студентом 1-го курса, я избрал для описания «Самсоновскую катастрофу» 1914 г. в Восточной Пруссии, изучал материалы по ней — а в 1945 году и своими ногами при­шёл в те места. (Как раз сейчас, осенью 70, та книга, «Август Четырнад­цатого», окончена.)

Арестован я был на основании цензурных извлечений из моей пере­пис­ки со школьным другом в 1944–45 годах, главным образом за непочти­тельные высказывания о Сталине, хотя и упоминали мы его под псевдони­мом. Допол­нительным материалом «обвинения» послужили найденные у меня в полевой сумке наброски рассказов и рассуждений. Всё же их не хватало для «суда», и в июле 1945 г. я был «осуждён» по широко приня­той тогда системе — заочно, решением ОСО (Особого Совещания НКВД), к 8 годам лагерей (это считалось тогда смягчённым приговором).

Приговор я отбывал сперва в исправительно-трудовых лагерях смешан­ного типа (описанного в пьесе «Олень и шалашовка»). Затем, в 1946 г., как ма­тематик был востребован оттуда в систему научно-иссле­довательских инсти­тутов МВД—МГБ и в таких «спецтюрьмах» («Круг первый») провёл середину своего срока. В 1950 г. был послан в новосо­зданные тогда особые лагеря для одних политических. В таком лагере в г. Экибастузе в Казахстане («Один день Ивана Денисовича») работал черно­рабочим, каменщиком, литейщиком. Там у меня развилась раковая опу­холь, оперированная, но недолеченная (характер её узнался лишь позже).

С передержкой на месяц после 8-летнего срока пришло — без но­вого приговора и даже без «постановления ОСО», административное рас­поряже­ние: не освободить меня, а направить на вечную ссылку в Кок-Те­рек (юг Казах­стана). Это не было особой мерой по отношению ко мне, а очень распростра­нённым тогда приёмом. С марта 1953 года (5 марта, в день объявленной смер­ти Сталина, я первый раз был выпущен из стен без конвоя) до июня 1956 г. я отбывал эту ссылку. Здесь у меня быстро раз­вил­ся рак, и в конце 1953 г. я был уже на рубеже смерти, лишённый спо­собности есть, спать и отравленный яда­ми опухоли. Однако, отпущенный на лечение в Ташкент, я в тамошней раковой клинике был в течение 1954 года излечен («Раковый корпус», «Правая кисть»). Все годы ссылки я пре­подавал в сельской школе математику и физику и, при своей строго одинокой жизни, тайком писал прозу (в лагере, на память, мог писать только стихи). Мне удалось её сохранить и привезти с собой из ссылки в европейскую часть страны, где я продолжал так же заниматься внешне — преподаванием, тайно — писанием, сперва во Владимирской области («Мат­рёнин двор»), затем в Рязани.

Все годы, до 1961, я не только был уверен, что никогда при жизни не увижу в печати ни одной своей строки, но даже из близких знакомых почти ни­кому не решался дать прочесть что-либо, боясь разглашения. Наконец, к соро­ка двум годам, такое тайное писательское положение ста­ло меня очень тяго­тить. Главная тяжесть была в невозможности прове­рять свою работу на лите­ратурно развитых читателях. В 1961 году, после XXII съезда КПСС и речи Твар­довского на нём, я решился открыться: предложить «Один день Ивана Де­нисовича». Такое самооткрытие каза­лось мне тогда — и не без основания — очень рискованным: оно могло привести к гибели всех моих рукописей и меня самого. Тогда обошлось счастливо: А.Т. Твардовскому, в ходе долгих усилий, удалось через год напечатать мою повесть. Но почти сразу же печа­тание моих вещей было остановлено, были задержаны и пьесы мои и (в 1964 г.) роман «В круге первом», в 1965 г. он был изъят вместе с моим архивом давних лет — и в те месяцы мне казалось непростительной ошибкой, что я открыл прежде вре­мени свою работу и так не доведу её до конца.

Даже событий, уже происшедших с нами, мы почти никогда не мо­жем оценить и осознать тотчас, по их следу, тем более непредсказуем и удиви­телен оказывается для нас ход событий грядущих.