casino siteleri
quixproc.com deneme bonusu veren siteler
porno
betticket
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
royalbeto.com betwildw.com aalobet.com trendbet giriş megaparibet.com
en iyi casino siteleri
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler casino siteleri
casibom
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
beylikduzu escort
Z-Library single login
deneme bonusu veren siteler deneme bonusu veren siteler

Сергей Глушков. Шесть дней с классиком: командировка в историю

 Сергей Глушков. Шесть дней с классиком: командировка в историю

 

Сергей Глушков

Шесть дней с классиком: командировка в историю

(tverlife.ru. 2017. 18 октября.
URL: https://tverlife.ru/news/shest-dney-s-klassikom-komandirovka-v-istoriyu.html)

 


 

Фото: из архива Сергея Глушкова

 

Если и есть что-то завидное в совсем не легкой и далеко не всегда приятной работе журналиста, так это возможность общения с людьми, заведомо входящими в историю своего времени.

В сентябре 1996 года мне, в ту пору политическому обозревателю «Тверской Жизни», выпала не просто удача, а полновесное счастье: сопровождать в поездке по Тверской области человека, который много лет сохранял позицию «ньюсмейкера» для журналистов всего мира. Меня же жгучий интерес к нему преследовал с того дня, когда я, 16-летний подросток, прочитал в журнале «Новый мир» его повесть «Один день Ивана Денисовича». В 60-е и 70-е годы читать Солженицына доводилось лишь в емких томиках «тамиздата», которые давали только самым надежным друзьям порой на день-два.

Объявленная Михаилом Горбачевым «гласность» до появления в печати «Архипелага ГУЛАГ» считалась многими неполной и малозначимой, поскольку измерялась она именно его публикациями. Друзья и ненавистники Солженицына считались миллионами, потому и возвращение его из вынужденной эмиграции в 1994 году не оставило равнодушным никого.

 

Человек, рядом с которым умнеешь

 

Самое удивительное для меня состояло в том, что, проведя с Александром Исаевичем и его супругой Натальей Дмитриевной полновесных шесть дней, обедая и ужиная за одним столом с человеком, в приложимости к которому определения «великий» не могло быть никаких сомнений, ни разу не ощутил я свою обидную малость. Видимо, подлинное величие заставляет испариться всякое соседствующее с ним самолюбие.

Но не в одном самолюбии дело. Александр Исаевич обладал удивительной способностью вовлекать в круг своих размышлений и переживаний, даже не обращаясь к тому, кто рядом. Его мощное энергетическое поле поднимало оказавшихся с ним рядом на такую высокую волну, с которой сам себе уже не кажешься маленьким. В его присутствии мозг как бы сам по себе работал интенсивно, все мелкое и пустое отбрасывалось, и я вдруг с удивлением отмечал, что Солженицын меня слышит и отзывается. Оказалось, что стать его собеседником возможно всякому, кто произносил нечто не пустое.

Я как-то спросил его об этимологии фамилии Солженицыных. Он оживился — вопрос не показался ему праздным. Сказал, что, по всей видимости, она происходит от солода — его предки, видимо, занимались пивоварением. Я, конечно, вспомнил про себя о тверских пивоварах и о Солодовой улице и Пивоварском переулке в старой Твери, но вслух намекать на подобное созвучие не решился, поскольку Александр Исаевич с видимым удовольствием продолжал говорить о своих предках — людях предприимчивых, тертых и битых жизнью, но не опускавших руки ни при каких обстоятельствах. Можно было понять, что эти качества потомок пивоваров ценил и в самом себе.

Но вообще о своем прошлом он говорил довольно скупо, хотя чувствовалось, что все оно — от детства до годов изгнания — всегда при нем. Однажды сказал, что писательский путь его решился, когда ему было девять лет. А в восемнадцать он задумал «Красное Колесо»…

Впрочем, разговоры о солженицынской жесткости были не вовсе беспочвенны. Всякий пустой и неумный разговор он прекращал сразу. Но более всего он был жестким к самому себе: поблажек не признавал и работал, как мы могли заметить, не менее 16 часов в сутки. Регламент недельной поездки был очень плотен: множество встреч в шести малых городах, где, как считал Солженицын, и сохраняется собственно жизнь России (кроме наших Конакова, Кимр, Кашина, Калязина, Торжка он побывал еще в Угличе), две встречи с огромной аудиторией в Твери плюс поездка в Знаменское-Раек. Все мысли и впечатления дня сразу заносились в рабочий блокнот, с которым он не расставался, а после ужина обрабатывал и уплотнял дневные записи, перенося их в отдельную тетрадь.

Так, можно сказать, на наших глазах, рождалась его знаменитая «крохотка» про калязинскую колокольню, которую Солженицын назвал символом непотопляемости России.

 

Трудное задание

 

Не вдруг я сообразил, как отчитаться перед родной газетой за эту командировку. Мысль об интервью я отбросил сразу: отвлекать на себя внимание так напряженно работающего человека даже на полчаса было бы бессовестным эгоизмом. К тому же самые главные вопросы Солженицыну задавали на встречах и без меня. Я удовлетворялся короткими разговорами в минуты передышек, когда Исаича можно было спросить о чем-то, не требующем пространного ответа. С особым удовольствием в такие минуты он отвечал на вопросы, касающиеся русского языка. Однажды я спросил его, как правильнее называть наших земляков — тверичи или тверитяне. Он сказал, что норме не противоречат оба слова, но надо чувствовать стилистическую разницу. «Тверитяне» звучит несколько выспренно и годится для торжественных случаев, а в обычной речи он лично предпочитает говорить «тверичи».

Диктофон в такие минуты я не включал, чтобы не нарушать атмосферу сердечности и простоты, которую умел создавать Исаич. Зато на его встречах с людьми мой диктофон зафиксировал столько интересного, что отчет о поездке пришлось размещать в четырех газетных номерах. Оригинальничать с общим заголовком я не стал: «Шесть дней с Солженицыным» звучало достаточно обязывающе. Сами собой рождались подзаголовки: «О молодежи», «О школе», «Об истории», «О малых городах», «О земстве».

Надо сказать, что последняя тема была для Солженицына главнейшей. Дореволюционное земство он считал главным доказательством способности нашего народа к самоуправлению. С ним в первую очередь связывал он свои надежды на возрождение России. Развивать его призывал на всех без исключения встречах.

Прочие темы были у него тесно связаны: так, говоря о школе (первый день в Конакове пришелся на открытие учебного года, и Солженицын выступал здесь перед учителями и родителями, а потом еще дважды перед школьниками), он особо подчеркивал важность исторического воспитания. В истории он, можно сказать, жил и дышал ее воздухом. Современность, о которой он говорил достаточно много, не отделялась им от истории, была ее естественной частью. Таким же был его взгляд на политику. О религии Солженицын говорил немного. Но мне запомнилось, как на реплику женщины, посетовавшей, что на восстановление церквей тратится слишком много средств, которые лучше бы потратить на школьные учебники, коротко ответил: «Без Бога у нас ничего не будет».

 

Прощание

 

Солженицыны уезжали из Твери 8 сентября, в воскресенье, почти сразу после многолюдной и трудной встречи в областной библиотеке.

В последние два дня как-то особенно ласкало душу внимание Натальи Дмитриевны. В отсутствие Александра Исаевича она легко говорила и на семейные темы — например, о детях: расспрашивая о наших и говоря о своих. Не скрою, меня взволновала написанная ею буквально на другой день после приезда в Москву открытка, начинающаяся со слов «Дорогой Сергей…», с выражениями благодарности «за теплое соседство в пути, теплый взгляд и теплое перо». Позже от нее я узнал, что Александр Исаевич просмотрел посланные мной номера «Тверской Жизни» с отчетом об их поездке, и они не вызвали у него замечаний.

Так случилось, что юбилей «Тверской Жизни» почти совпал с 99-летием последнего русского классика. Скоро мы вступим в год 100-летия Солженицына, отмечать которое будет весь мир. Пусть недолгим было наше пересечение, но радостно сознавать, что оно знаково отметилось в жизни нашей газеты и стало пусть небольшой, но значимой вехой в биографии великого писателя.