casino siteleri
quixproc.com deneme bonusu veren siteler
porno
betticket
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
royalbeto.com betwildw.com aalobet.com trendbet giriş megaparibet.com
en iyi casino siteleri
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler casino siteleri
casibom
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
beylikduzu escort
Z-Library single login
deneme bonusu veren siteler deneme bonusu veren siteler

Игнат Солженицын. «Я с легкостью перехожу границы»

 Игнат Солженицын. «Я с легкостью перехожу границы»

Игнат Солженицын,
пианист, дирижер

«Я с легкостью перехожу границы»

Беседу вела Светлана Симакова
(Chelyabinsk.ru. Агентство новостей;
http://chelyabinsk.ru/visitor/404259.html)

 

Игнат Солженицын — лауреат премии Avery Fisher, миру известен, как один из наиболее выдающихся современных музыкантов, успешно совмещающий карьеру дирижера и пианиста. Лирическими и неординарными интерпретациями снискал одобрение критиков по всему миру.

Он почетный дирижер Камерного оркестра Филадельфии, главный приглашенный дирижер Московского симфонического оркестра, профессор Кёртисовского института музыки по классу фортепиано. В качестве приглашенного дирижера он выступает с крупными оркестрами: как американскими (коллективы Балтимора, Далласа, Торонто, Индианаполиса, Сиэтла, Нью-Джерси), так и русскими (Заслуженный коллектив России симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии, оркестр Мариинского театра, Московский симфонический оркестр, Академический симфонический оркестр Московской филармонии, оркестры Екатеринбурга и Нижнего Новгорода). Сотрудничал со многими выдающимися солистами, такими, как Мстислав Ростропович, Ричард Гуд, Гаррик Олссон, Сергей Лейферкус, Сильвия Макнер, Гэри Граффман, Стивен Иссерлис, Николай Петров.

В прошлых сезонах интенсивные гастроли Игната Солженицына-пианиста в США и Европе включали концерты с симфоническими оркестрами Бостона, Чикаго, Филадельфии, Сент-Луиса, Лос-Анджелеса, Балтимора, Вашингтона, Монреаля, Торонто, Лондона, Парижа, Неаполя, Израиля и Сиднея и сотрудничество с такими прославленными дирижерами, как Герберт Бломстедт, Валерий Гергиев, Шарль Дютуа, Вольфганг Заваллиш, Кшиштоф Пендерецкий, Андре Превен, Мстислав Ростропович, Юрий Темирканов. Игнат Солженицын активно выступает с сольными концертами в США, Европе, Японии, Австралии в таких мировых музыкальных центрах, как Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Милан, Цюрих, Москва, Токио, Сидней.

Тонкий исполнитель камерной музыки, Игнат Солженицын сотрудничает с Эмерсон-квартетом, квартетом им. А.П. Бородина, Брентано-квартетом и известной пианисткой Мицуко Учида. Он выступает на международных фестивалях, в том числе в Зальцбурге, Эвиане, Людвигсбурге, Мальборо, Нижнем Новгороде, неоднократный участник московских «Декабрьских вечеров». Он частый гость теле- и радиопрограмм в США.

 

Ранняя разлука

— Вам пришлось очень рано покинуть родительский дом, уехать учиться в Великобританию. Насколько сложно было мальчику в 14 лет оторваться от своей дружной семьи и начать вполне самостоятельную жизнь?

— Очень приятно, что задали такой вопрос. Потому что в России считают, что Запад — это нечто общее, почти одна страна. Но это совсем не так. Англия — совершенно отличающаяся от США страна. И этот мой переезд в 14 лет в Англию был, надо сказать, нелегким. Особенно если учесть, что эти годы для любого подростка — формирующие. И я трудно перенес внезапную разлуку с семьей. Очень ценю англичан, но это не самый гостеприимный народ. Они даже не пытаются этого скрывать и никогда не сделают вида, что ты здесь свой среди своих. (Смеется.) Поэтому мне действительно было непросто.

— Как вас поддерживала семья? Тогда ведь не было ни Интернета, ни скайпа.

— Да, Интернета и в помине не было, а звонить было очень дорого. Поэтому мы общались только с помощью писем, это прискорбная вещь, что сегодня люди не пишут друг другу писем, хотя и неизбежная. Отец писал не так часто, чаще писала мама. Но письма отца всегда были с большой «начинкой», с большим смыслом. А мама писала чуть не каждую неделю, и я отвечал постоянно на ее письма, на письма бабушки и братьев. Все письма я сохранил.

— Были ли в Англии люди, которые поддерживали вас чисто в человеческом плане?

— Первое время я жил в семье, но отношения, к сожалению, не сложились, потому что я был, несмотря на ранний возраст, достаточно независим и самостоятелен, мне трудно было вписаться в чужую семью, где приходилось спрашивать: можно ли позаниматься на инструменте? Я привык заниматься дома, когда хотел. Поэтому вскоре я стал снимать квартиру с двумя другими ребятами, которые были постарше. Сам платил по счетам, следил за порядком. Был полностью самостоятелен. Единственным человеком, который меня опекал, и я с ним очень подружился, был Малком Пирсон — владелец страховой фирмы, очень успешный бизнесмен. За заслуги перед страной его сделали лордом. Он и формально был моим опекуном, поскольку мне не было 18 лет. Этого требует закон. Мама с папой этого человека практически не знали, он был близким другом одной из маминых подруг. Опекунство его ни к чему особенному не обязывало. Виделись мы с ним достаточно редко, но он иногда приглашал меня в прекрасный итальянский ресторан, мы обедали, пили прекрасное вино… (Смеется.) И мы до сих пор дружим.

— То есть вас опекал лорд. Скажите, музыка вами была выбрана или это решение и желание родителей?

— Родители вообще ни при чем. Можно даже сказать, что они случайным образом тормозили мои занятия музыкой. К музыке меня влекло с самого раннего детства. В нашем доме она звучала с пластинок. И мама говорила, что я еще на ногах не крепко стоял, но, когда звучала музыка, я подползал к проигрывателю и мог подолгу стоять возле него и слушать. Мои братья так не слушали музыку. Но особого внимания на это никто не обратил. А когда мы из Европы переехали в Вермонт, в доме, который мы купили с мебелью, оказался рояль. И меня к нему очень влекло, я пытался подбирать какие-то мелодии. Родители и на это сначала не обратили внимания. Но секретарь моего отца, который знал ноты, стал меня учить нотной грамоте. В доме я нашел старые ноты, оставшиеся от предыдущих хозяев, начал разбирать эти нотные тексты. Далеко, конечно, не ушел, но что-то удавалось выразить. Однажды родителей навестил Мстислав Ростропович, который и услышал мои упражнения на рояле. Он спросил родителей: «С кем ребенок занимается»? Родители крайне удивились такому вопросу, потому что жили мы не в Москве и не в Нью-Йорке, а в вермонтской глуши, буквально в лесу, и никаких педагогов рядом не было. Но Ростропович посоветовал найти мне педагога. Им стала школьная учительница музыки. Это был очень невысокий уровень, к тому же на рояле она не играла.

 

Ростропович взял все в свои руки

— То есть Мстислава Ростроповича можно назвать вашим крестным отцом в музыке?

— За что я ему безмерно благодарен и очень обязан. Занимаясь со школьной учительницей, я продвинулся совсем недалеко. Мстислав Ростропович понял это, когда вновь приехал к нам через два года. Тогда он все взял в свои руки. Позвонил пианисту Рудольфу Сёркину, который жил не очень далеко, и попросил послушать меня и направить… С этого все и началось. Я начал заниматься с его ассистентом и все пошло довольно скоро.

— На сколько лет вперед расписаны ваши гастроли сегодня? И как складываются в этом плане отношения с Россией?

— Планы я составляю на два года вперед. Не очень удобно, что в России не привыкли планировать на дальнюю перспективу. Но, поскольку мне интересно выступать именно в России, и не только в Москве и Петербурге, я всегда стараюсь выкроить свободное время, найти окна в своем расписании и приехать на гастроли сюда. Вы были свидетелями, как сегодня слушали челябинцы труднейшую для восприятия музыку. Никакой скидки, играя в регионах страны, я не делаю для слушателей. И они замечательно слушают сложную музыку. Но сейчас и в России стали планировать гастроли за год-полтора, поэтому бываю здесь часто.

— В Сибирь как глубоко удавалось забираться с концертами?

— Пока не был в Омске, Иркутске, в Тюмени. Но был в Новосибирске, Владивостоке, Хабаровске. В Магадан не попал из-за циклона, три дня просидел в Хабаровске, и пришлось вернуться в Москву. Два раза был в Челябинске, в Екатеринбурге.

— Как формируется гастрольный репертуар?

— Репертуар я всегда выбираю сам, за исключением каких-то моментов, когда еду на гастроли по случаю юбилеев композиторов. Скоро буду играть в Саратове концерт, посвященный юбилею Нейгауза, меня пригласили. Но они мне тоже предоставили полную свободу выбора программы. Я играю то, что интересно играть в данный момент мне, но стремлюсь к тому, чтобы концерт получился цельным. Сейчас я играю Бетховена, потому что готовлюсь записать эту программу на диск. Поэтому все отодвинул, чтобы недели три жить только этой музыкой.

— Почему, когда семья вернулась в Россию, вы остались в Нью-Йорке?

— В силу развития самой жизни так получилось. К тому времени у меня уже вполне сложилась карьера на Западе, я был связан контрактами. Россия в то время казалась мне совершенно другим миром. У меня уже были налажены творческие связи в США, Европе, а с Россией их не было. И мне казалось нелогичным и не гармоничным начать профессиональную жизнь заново.

— Как это принял Александр Исаевич?

— Если и были в этом плане какие-то наставления со стороны отца, то их было немного. Он не любил распространяться в семейных разговорах на глобальные темы, но звучала в его речах такая тема: эволюция — не революция. Он считал, что в частной жизни человек должен быть готов к каким-то скачкам, переворотам, но лучше, если таких взрывов не происходит.

— Но ваши отец и мама мечтали о возвращении на родину?

— Они только этим и жили. Отец был всегда уверен в том, что они вернутся. И вопросы журналистов и друзей насчет возвращения в Россию в конце 80-х были даже нелепыми. Он не мог вернуться в Россию, пока его книги были под запретом на родине. Первый выход в свет «Архипелага» происходил в России с большими муками. Но, когда труд был издан, папа принял решение: «Теперь я еду». Правда, все было не так просто: в Москве надо было где-то жить, надо было дописать «Красное колесо», много чего нужно было доделать. Но для него никогда вопрос — возвращаться в Россию или нет — не был выбором. Он знал точно, что вернется.

— Сейчас часто удается общаться с мамой, с братьями?

— Общаемся постоянно в скайпе, пишем электронные письма.

Непонятная профессия

— Какое место в вашей жизни сегодня занимает Интернет?

— Огромное! Я просто не представляю сейчас, как мы все жили до него и без него. Все сегодня в практическом смысле держится на интернете: деловая переписка, все документы хранятся уже даже не в базе собственного компьютера, а на сервере. Это очень удобно. И когда нет связи посредством сети в какой-нибудь российской гостинице, чувствуешь, что ты просто заболел.

— У вас есть свой сайт?

— Есть, конечно.

— Он служит обратной связью со слушателями, с публикой?

— Он предназначен строго для информации, хотя при желании можно мне написать через агента. Наверное, пора уже его модернизировать, чтобы люди могли мне писать. С сайта можно также скачать музыку в моем исполнении, но не полные произведения, а кусочки. Есть видео.

— Вам после концерта в Челябинске одна из слушательниц предсказала композиторское будущее, как вы к этому относитесь?

— Было бы невероятным, если бы оно сбылось. (Улыбается.) Какой смысл сочинять, если нет зова. В музыку вообще не стоит идти, если нет такого призвания, а сочинять без призвания и таланта — вообще кощунство. Я, конечно, изучал композицию, мог бы сочинять, но зачем? Кому это нужно? Во всяком случае, я никогда не ощущал в себе влечения к сочинительству, нужды выразить себя в собственных произведениях. Меня влечет музыка Бетховена, Шопена, Прокофьева, Шостаковича… На сегодняшний день все, что я хочу выразить, сказать людям, — все это есть в моем исполнительстве, все в той великой музыке, которую я исполняю. Это же неисчерпаемая глубина!

— Но призвание к дирижированию в себе вы обнаружили? Как рано?

— Вскоре после того, как я стал серьезно заниматься на фортепиано, в восемь-девять лет. Не помню, как это случилось, как я выбирал, но были приобретены несколько партитур: симфонии Бетховена, Чайковского, Брамса… И я их изучал, хотя тогда еще не совсем понимал, как нужно подходить к оркестровой партитуре. Я их просто поглощал. Играл на фортепиано и обожал симфонический репертуар. Можно даже сказать, что я лучше был знаком с симфонической музыкой, чем с фортепианной. Записи постоянно слушал. Хотя я, конечно же, не задумывался в 10 лет, что стану дирижером. Просто симфоническую музыку очень любил. А уже в Лондоне, с которым только Нью-Йорк может сравниться по масштабу и качеству концертной жизни, в 15, 16, 17 лет я ходил на самые разные концерты. И это меня по-настоящему зажгло. Когда я слушал Берлинский филармонический оркестр под управлением Караяна, исполнявший Первую симфонию Брамса, это было потрясением, восторгом. Янсон приезжал с оркестром Мравинского, много чего было… Я начал понимать в то время, что должен более серьезно и более лично приобщиться к этой музыке. И одновременно мой великий педагог Мария Курчо, хотя она не занималась дирижированием, не преподавала дирижирование, всегда говорила мне, что я обязательно буду дирижером. Я, честно говоря, не очень в это верил. Но когда поступил в консерваторию, понял, что нужно как можно скорее начинать учиться дирижированию, не откладывать это к сорока или пятидесяти годам, когда люди для разнообразия встают за дирижерский пульт. Мне казалось тогда, а теперь я в этом просто убежден, что профессия дирижера настолько сложная и непонятная…

— Непонятная слушателю?

— В том числе. Вчера мне был задан вопрос: а что вообще делает дирижер? Я даже не знал, с чего начать. (Смеется.) Но основная часть публики действительно не понимает роли дирижера. Да и музыканты не все понимают. Потому что невозможно объяснить, что происходит между дирижером и оркестром. Это глубоко психологический момент и, в первую очередь, это человеческие отношения. Как их выстраивать, как вести за собой людей, как заставить людей работать, чтобы они не ощущали это, как тягостный труд, а чтобы им было весело, чтобы они удивлялись: ой, а репетиция уже закончилась? Вот чего хочется. Но как это достигается, какими рычагами должен владеть дирижер — в этом весь секрет профессии, конечно.

— С какими оркестрами вам интереснее работать: с российскими или зарубежными?

— Они очень отличаются. В России, что приятно, музыканты более готовы к тщательной репетиционной работе.

— Не встают на 46-й минуте, потому что пора отдыхать?

— Это уже бывало и здесь. (Смеется.) На Западе никто, конечно, не встанет, но, как только время перевалило за черту, оплата труда уже в два раза больше. Музыканты этому только рады.

— Помните свой первый концерт, где вы выступили в качестве дирижера?

— Это был студенческий отчетный концерт и очень важный вечер для меня, я дирижировал Героической симфонией Бетховена. В том году я только начал учиться дирижированию. Мы втроем дирижировали, разделив симфонию на три части. Этот первый публичный опыт просто незабываем для меня. И, по-моему, он был удачным.

— Вы поняли, что станете дирижером?

— Да.

— О каком дирижерском репертуаре мечтаете сегодня?

— Репертуар необъятен, и с каждым годом я его наращиваю. В свое время Рихтер говорил: «Пока не сыграл произведение четыре раза, не берусь сказать, что я его знаю». Так и у дирижера. Сегодня мне хотелось бы попробовать себя за дирижерским пультом оперного спектакля, пока не приходилось этого делать. Опера — это тоже особый, необъятный мир. А в симфонической музыке уже многое сделано, но те симфонии Шостаковича, Малера, которыми я еще не дирижировал, конечно, хочется сделать.

 

Границы между мирами

— Где на сегодняшний день ваш дом?

— Это Нью-Йорк, потому что там моя семья, дети учатся там… Довольно часто я не вижу их по целому месяцу, и общаемся только в скайпе. Благодаря скайпу дети не успевают забыть лица своего папы. (Смеется.)

— Они хорошо говорят по-русски?

— Да, потому что я говорю с ними только по-русски, все усилия прикладываю к тому, чтобы они говорили свободно и богатым языком.

— Музыке их учите?

— Старшие дети занимаются на фортепиано и на скрипке, младший пока нет.

— Вы с ними занимаетесь?

— Как только я появляюсь дома, они сразу разучиваются сами заниматься и просят, чтобы я помогал им готовиться к уроку. На самом деле, это нормально. Самостоятельно всем заниматься трудно, а когда кто-то помогает, можно научиться правильно заниматься. Только-только мне самому начинает казаться, что я эффективно занимаюсь. Очень много времени уходит впустую: или потому что концентрация плохая, или повторяешь то, что не нужно повторять… Целая жизнь уходит на то, чтобы в этом разобраться.

— Ваши дети успели побыть с дедом, пообщаться, они его помнят?

— Старшие очень хорошо его помнят, он проводил с ними много времени. Со старшим сыном занимался арифметикой, таблицу умножения учил с ним, когда сыну было четыре года. Они много разговаривали. С дочкой тоже провел много времени. А вот третий малыш, которому исполнилось три года нынче, увидел деда только во время похорон. Так случилось, что папа умер в тот момент, когда мы собирались везти младшего сына крестить в Москву. И мы полетели уже на похороны. То есть встреча Андрюши с дедом произошла на грани жизни и смерти.

— Александр Исаевич и с вами занимался математикой, кто из ваших братьев выбрал естественные науки?

— Один из моих братьев по образованию китаевед, другой — строитель. Но сейчас оба работают в американской консалтинговой компании, правда, в разных отраслях этого бизнеса. Оба брата работают в московском филиале и являются партнерами компании. Ездят по всей России, бывают и в Челябинске. Они оказываются в командировках чаще, чем я на гастролях. Кстати, сейчас старший брат мой тоже находится в Челябинске, но не смог прийти на концерт, потому что у него встреча была назначена.

— Из России вы уехали почти младенцем и той страны не знаете. Для вас, вероятно, и сегодня Россия разительно отличается от Америки, от стран Европы?

— Сейчас это уже стирается. Разительное различие было в конце 90-ых, когда я впервые приехал в Россию. И эмоционально это было очень волнительно. А сейчас, как мне кажется, большие различия стерлись и в повседневной, и в музыкальной жизни. Миры стали более интегрированными. И я уже с легкостью перехожу границы.

 

Америка вблизи

— Сегодня нет Мстислава Ростроповича, но вы сохраняете дружбу с его семьей?

— Конечно, хотя видимся, к сожалению, очень редко. Сейчас Оля (Дочь Ростроповича и Вишневской. — Прим. авт.) в Москве и они с Галиной (Вишневской — Прим. авт.) придут на мой концерт, эту программу я буду играть в Доме музыки. Приятно будет увидеться и пообщаться. Это, конечно, очень близкая мне семья. Мстислав Ростропович занимал огромное место в моей жизни, он сыграл важную роль в формировании меня как музыканта. Как я думаю про музыку, как я подхожу к самым разным вопросам исполнительства, к плану собственных занятий, как выстраиваю отношения с оркестрами — вообще все в музыке — у меня от него.

— Вы с ним много раз играли вместе на сцене. Кто первым предложил совместный концерт?

— Он, конечно же, я бы не посмел. Я тогда был еще очень молод, мне было 18 лет, мы играли с его оркестром в Вашингтоне, а до этого у них было турне по Соединенным Штатам с национальным концертом. И сегодня эта традиция продолжается, Национальный оркестр ездит с концертами по всей стране: выбирают какой-то штат и играют там во всех городах, проводят мастер-классы, чтобы по-настоящему оставить отпечаток в душах и умах слушателей и музыкантов. В том году, когда я играл с ними, в планах был штат Аляска. И это было знаменательно, потому что у этого штата русские корни. Вот так все сложилось интересно.

— Мстиславу Ростроповичу не пришлось вас подбадривать?

— Нет, куда там?! Скорее, наоборот, успокаивать. (Смеется.) Я был в такой эйфории, в полной готовности!

— А почему вы сегодня перестали быть главным дирижером Филадельфийского камерного оркестра?

— Я остался почетным дирижером. Это прекрасный оркестр, много было сделано вместе. Но сегодня я не могу проводить с ними много времени, мне приходится гастролировать с разными оркестрами в разных точках мира, поэтому я бываю в Филадельфии две-три недели в году.

— Бытует мнение, что американцы — люди тонкого слоя культуры, нация без культурных корней. Так ли это на самом деле?

— В Америке исключительно динамичная культурная жизнь даже в так называемой провинции. Многие крупные города лидируют и в смысле качества оркестров, и по другим признакам. Но там и в маленьких городах, и даже в селах вы найдете музеи современной живописи, голландской живописи XVII века, французской живописи… Потому что какой-то дядя, основавший в этом городке мебельный комбинат, к примеру, очень любил голландцев, покупал картины, а потом оставил завещание на 500 миллионов долларов на строительство музея и всю коллекцию передал этому будущему музею. Такие истории в США на каждом шагу. Это крайне децентрализованная культура, да и вообще там жизнь гораздо меньше зависит от центра, чем в России. Вашингтон — столица, но это ни в коей мере не центр в российском понимании. Финансовым центром считается Нью-Йорк, центром кино — Лос-Анжелес, промышленным — Чикаго и так далее. Конечно, Америка не соревнуется с великими народами Европы по древности, не может, как в том знаменитом анекдоте про английский газон… Тем более надо удивляться богатству американской культуры, литературы, музыкальной жизни. Да, в XIII веке там всего этого не было, но за 250 лет в США созрела и мощная литература, и выдающиеся композиторы, дирижеры, музыканты. Миру Америка себя показывает через Голливуд, ТВ, но эта страна гораздо богаче и сложнее, чем она кажется издалека.

 

Фото Олега Каргаполова